Илион - Страница 127

127

– Приветствую вас, благородный Теламонид и царственный сын Лаэрта, – хриплю в ответ. – Владыка пожелал, чтобы я присоединился к посольству.

Аякс таращится на меня, точно на новые ворота. Одиссей подозрительно щурится:

– Зачем Атриду избирать тебя для столь ответственного задания, достопочтенный старик? И как ты очутился в ставке вождя в этот поздний час, когда троянские псы так и рыщут по берегу?

На второй вопрос мне решительно нечего ответить, поэтому неуклюже отбиваюсь от первого:

– Нестор подумал, что со мной вам будет легче склонить слух Пелида, и Агамемнон счел его слова мудрыми.

– Тогда идем, – отзывается Теламонид. – Пошли, Феникс.

– Только не вздумай открывать рот, если я не подам знака. – Одиссей продолжает коситься на меня, будто на хитрого притворщика. (И он недалек от истины.) – Может, Нестор и державный владыка нашли смысл в том, чтобы послать тебя к Ахиллесу. Однако лично я не вижу резона, чтоб ты еще и говорил.

– Но ведь… – Я осекаюсь. Как же его переубедить? Сказать, что если промолчу, то упущу поворотную точку, провалю все дело? Что события потекут дальше, как им вздумается, невзирая на ход поэмы?.. Постойте-ка, да они уже текут, как им угодно! Согласно Гомеру, Нестор назвал Феникса в числе послов и Агамемнон утвердил кандидатуру! Что здесь вообще творится?

– Значит, хочешь присутствовать в ставке Ахилла? Тогда запомни, – предупреждает Лаэртид, – подождешь нас в прихожей вместе с Одием и Эврибатом. Входить или вмешиваться в беседу – строго по команде. Вот мои условия.

– Как же… – Я снова беспомощно умолкаю.

С этим парнем шутки плохи. Чего доброго, отфутболит обратно к Агамемнону, и все уловки пропадут впустую. А у меня такой блестящий план…

– Да, Одиссей, – киваю трясущейся головой Ахиллесова наставника. – Как прикажешь.

Герои бредут вперед, я медленно следую за ними, а волны с грохотом разбиваются о камни.

Возможно, вы представляете себе ставку Ахилла в виде этакой палатки для ночевок на заднем дворе. Так вот, быстроногий сын Пелея обитает в огромном шатре из парусины, не менее пестром и сложном по устройству, чем цирковой… Что-то мне вдруг отчетливо припомнился бродячий цирк из детства; вот так обрывки прошлого и проникают в разум обезличенного профессора Хокенберри.

Вокруг ставки вождя, как и по всему ахейскому лагерю, вперемешку теснятся мелкие палатки, озаренные бивачными кострами. Кое-кто из верных Ахиллу мирмидонцев пакует вещички, готовясь к отплытию, другие воинственно расхаживают вдоль вала на случай, если враг нагрянет до рассвета, третьи… третьи просто ужинают у огня, подобно военачальникам Агамемнона.

Одий и Эврибат возвещают о нашем прибытии капитану стражников; личная охрана Пелида настороженно сопровождает нас во внутренний лагерь. Оставив побережье позади, взбираемся вверх по склону, на котором поселился быстроногий. Проходя под пологом, Большой Аякс пригибает шею; менее рослый Одиссей шагает не склоняя головы. Обернувшись ко мне, Лаэртид указывает на место в прихожей. Отсюда, конечно, удобно и видеть, и слышать все, что происходит в покоях, но только не принимать участие в событиях.

Мужеубийца, в точности по книжке, развлекает себя игрой на лире и эпической песней об античных героях и событиях, не сильно разнящихся от «Илиады». (Серебряный инструмент, как мне известно, – военный трофей, приобретенный в Фивах, в доме убитого Ахиллесом Гетиона, отца Андромахи; маленькой девочкой будущая супруга Гектора качала кукол у домашнего очага под звуки именно этой лиры.) Напротив восседает ближайший друг хозяина Патрокл и выжидает своей очереди исполнить несколько строчек.

Увидев гостей, Пелид прекращает щипать струны и удивленно поднимается. Патрокл, сын Менетия, так же почтительно встает с места.

– Какие люди! – восклицает Ахилл. – Видишь, – обращается он к товарищу, – нас навестили истинные друзья. Видно, крепко припекло. Хоть и сердит я на ахейцев, но среди них вы мне, право, милее всех.

С этими словами он проводит вошедших и усаживает на мягкие кресла, устланные пурпурными коврами.

– Прошу тебя, Менетид, неси чашу побольше… Правильно, мехи клади сюда… Сейчас намешаем цельного вина. Кубок для каждого из дорогих гостей! Ибо самые близкие люди собрались нынче под моим кровом.

Патрокл подвигает колоду для рубки мяса к огню, выкладывает на ней спины овцы и тучного барашка, бросает рядом лоснящийся салом окорок кабаньей туши. Автомедон, общий друг и возница обоих хозяев, держит огромные ломти, пока Ахиллес рассекает их на порции, посыпает солью и нанизывает на вертел. Менетид раздувает пламя, затем разгребает угли и ставит мясо в самую жаркую часть очага, предварительно посолив каждый кусок еще раз.

Наблюдая за потрясающе учтивой церемонией античного гостеприимства, я вдруг осознаю, что голоден как волк. Рот наполняется обильной слюной, и если бы сейчас мне все-таки дали слово, даже под страхом смерти я не вымолвил бы ни единого членораздельного звука.

Будто услышав урчание моего желудка, Пелид заглядывает в прихожую и застывает от изумления.

– Феникс! Любимый наставник, благородный конеборец! А я-то думал, ты прикован к постели. Входи, входи!

Молодой герой сам заводит меня внутрь, на освещенную середину покоев и крепко обнимает. В воздухе аппетитно пахнет жареной бараниной и свининой. Глаза Одиссея так и мечут молнии, предупреждая хранить молчание.

– Присаживайся, милый Аменторид, – уговаривает старца бывший ученик.

Однако мои подушки устилает алый, а не пурпурный ковер, да и место выбрано подальше от беседующих: Ахиллес не забывает старых друзей, но протокол соблюдает строго.

127