Илион - Страница 178

178

На сей раз раненая вопит так сильно, что я теряю сознание. Напоследок перед глазами мелькает Муза – девятилетний кошмар всех схолиастов; перепуганная до соплей, она даже забывает о квант-телепортации, попросту удирая от пяти троянок и их кинжалов.

Через пару секунд я прихожу в себя. Попробуй не приди, когда сам Ахиллес трясет тебя, точно куклу.

– Сбежали! – рычит он. – Эти трусливые крысы взяли и смылись от нас на Олимп! Веди нас туда, Хокенберри.

Одной рукой он отрывает меня от пола. В горло упирается залитое ихором острие.

– Чего ты ждешь?! – надрывается ахеец.

Противиться нет смысла. Судя по зрачкам, сузившимся до размера булавочных уколов, герой уже невменяем. В этот миг Приамид перехватывает его запястье, и мои ноги медленно, но верно снижаются обратно на пол. Ахиллес отпускает меня и разворачивается с таким видом, что я почти уверен: Судьба решила сыграть злую шутку и быстроногий все же прирежет своего новоиспеченного троянского союзника.

– Друг мой! – взывает Гектор, протягивая к нему пустую ладонь. – Соратник по борьбе с бессердечным Олимпом!

Сын Пелея приостанавливается, тяжко дыша.

– Послушай!!! – грохочет Приамид голосом прирожденного фельдмаршала. – Наше общее и страстное желание – преследовать этих крыс в их логове и умереть в доблестной схватке, пытаясь низвергнуть самого Зевса, так?

Шальное выражение Ахиллеса не меняется. Его очи почти закатились, остались одни белки. Однако воин прислушивается. Вполуха.

– Беда в том, что наша героическая гибель повлечет за собой истребление двух великих народов, – продолжает Гектор. – Чтобы достойно отомстить за горькие утраты, необходимо воссоединить обе армии, взять Олимп в осаду и низвергнуть всех богов до последнего. Ты должен поговорить со своими людьми, Ахиллес!

Тот зажмуривается на мгновение, потом смотрит на меня и кричит:

– Эй, ты! Можешь перенести меня назад в ахейский лагерь?

– Да, – хриплю я.

Елена с подругами возвращается в осиротевшую детскую; кинжалы женщин не запятнаны – стало быть, Муза все же ускользнула.

– А ты убеди своих, – произносит Пелид, обращаясь к Гектору. – Заколи каждого начальника, кто откажется повиноваться. Я сделаю то же с аргивянами. Встретимся через три часа на том высоком кургане перед Илионом, ты знаешь, о чем речь. Вы, местные, нарицаете его Ватиеей, Лесным утесом, а мы и боги – могилою быстрой амазонки Мирины.

– Ясно, – откликается тот. – Возьми с собой дюжину лучших военачальников. Но войско пусть подождет в полулиге оттуда, пока мы не обсудим план сражения.

Ахиллес обнажает белые зубы, изображая подобие ухмылки:

– Не доверяешь мне, сын Приама?

– О нет, сейчас я убежден, что наши сердца соединили узы безмерного гнева и безутешной скорби. Хотя боль у каждого своя, в единый безумный миг мы стали братьями. И все же три часа… этого достаточно, чтобы остудить даже огонь общего дела. К тому же у тебя такой блестящий советник, Одиссей, сын Лаэрта, чья хитрость и красноречие давно известны за стенами Трои. Если он подвигнет тебя на предательство, как я узнаю?

– Хорошо, два часа. – Пелид нетерпеливо трясет головой. – Я отберу самых надежных людей. Все, кто не последует за нами, отойдут под сень Аида еще до заката. – Тут он стремительно хватает меня за руку; я еле удерживаюсь от крика. – Жми в лагерь, Хокенберри.

Поспешно нащупываю квит-медальон.

Оказывается, ветер отнес приятеля Манмута на четверть мили вниз по пляжу и теперь тот плавно парит в моей левитационной сбруе над бурными волнами между черных кораблей. Срочно бросаю Ахилла с его начальниками, выпрашиваю в толпе зевак бечевку и, зацепив петлей побитый панцирь, подтягиваю его обратно на глазах у потрясенных героев «Илиады».

Трудно не заметить, что без нас на берегу разгорелись жаркие события. Диомед докладывает обстановку: дескать, половина людей готова поднять паруса, другая навеки прощается с милой жизнью. Ибо даже мысль о противостоянии бессмертным – не говоря уже о битве – кощунственна и сумасбродна для тех, кто хоть раз видел Олимпийцев в действии. Кажется, отважный Тидид и сам не прочь отступиться от этой затеи.

Известно, быстроногий всегда отличался редким красноречием и даром приводить веские доводы. Сперва он напоминает о своем законном вступлении во власть, то бишь о поединках с Атридами. Затем подробно расписывает ужасную гибель Патрокла. Превозносит до небес мужество и преданность ахейского воинства. Упоминает о добыче, которую можно награбить на Олимпе и рядом с которой меркнут все богатства Трои. А под конец просто и без обиняков обещает порешить любого, кто скажет хоть слово поперек. Очень убедительная речь, вот разве пресс-конференция из такой вряд ли получилась бы.

Блин, опять как-то все не в тему. Я-то мечтал раззадорить героев на отчаянный подвиг, пускай себе перебьют богов и падут смертью храбрых. Тогда греки спокойно уплыли бы на родину, а жизнь троянцев вернулась бы в привычное русло: распахнутые Скейские врата, потоки торговцев и туристов, в общем, все как на щите Ахиллеса, в картинках о Городе Мира. Я и вправду надеялся, что два смельчака безропотно пожертвуют собой ради светлого будущего, а не станут втягивать в сечу десятки и сотни тысяч соратников.

Но нет, судьбоносная aristeia с Олимпом более невозможна. Если бы квитнуть обоих воинов чуть раньше и обрушить на ничего не подозревающих бессмертных троянско-греческий ураган слепой и яростной силы… Однако благодаря стычке в комнате Скамандрия мы потеряли главное преимущество – эффект неожиданности.

178