– А вдруг чудовище сбежит до удара? – осведомился Харман.
– Не сбежит, если только не прознает про соньер и не завладеет одним из ваших термокостюмов. – Губы старца тронула странная ухмылка, будто бы он вовсе не исключал подобного исхода. – А теперь я расскажу, как навести оружие и поменять координаты траектории.
Хозяин поднялся и вошел прямо в панель управления. Нижняя часть его тела скрылась из виду, а тощая рука с костлявыми пальцами принялась показывать необходимые рычаги и кнопки. Когда молодому путешественнику осталось лишь отдать приказ «инициировать», мужчина помедлил.
– Ты не сказал, через какое время ждать столкновения.
– Думаю, пятьдесят часов вполне достаточно, – откликнулся маг. – Один вам на дорогу до лазарета и захват управления порталами. Сорок восемь – на исцеление новоприбывших и час, чтобы добраться до соньера и улететь из этого маленького обреченного мирка.
– А на сон? – спросил девяностодевятилетний.
– Спать я бы не советовал. Калибан будет преследовать вас каждую минуту.
Пришельцы переглянулись.
– Можем по очереди отдыхать, есть и управлять факсами, – сказал Даэман. – Пусть один всегда сторожит с оружием в руках.
Харман неуверенно кивнул. Вид у него был крайне изможденный.
Собиратель бабочек протянул палец к изображению ускорителя частиц.
– Просперо, ты ведь обещаешь, что мы не уничтожим ненароком жизнь на Земле?
Маг опять усмехнулся:
– Ту жизнь, которая вам известна, – еще как уничтожите. Однако никакого конца света с падением пылающего метеорита лично я не предвижу. А там посмотрим.
Кузен Ады перевел вопросительный взгляд на товарища.
– Давай, – произнес тот.
Палец опустился на кнопку. На экране голографического проектора из восьми огромных сопел ускорителя вырвались пульсирующие вспышки голубоватого цвета; устройство заметно дрогнуло и медленно сдвинулось с места, направляясь прямо в лица мужчинам.
– Прощай, Просперо. – Даэман закинул на спину дорожный мешок Сейви и направился к полупроницаемой мембране.
– Ну уж нет, – хмыкнул тот. – С удовольствием прослежу за вами. Ближайшие пятьдесят часов я не пропущу ни за что на свете.
Троя охвачена пламенем и агонией. Я ухожу на поиски Ахиллеса. Жуткий беспорядок царит на всем пути, от Скейских врат до самой кромки прибоя. Троянцы и аргивяне вытаскивают своих товарищей из глубоких воронок, над которыми еще курится дым. Раненых переправляют в город или за греческие укрепления. Как и в мое время, воздушный налет больше запугал, чем навредил. Убитых, полагаю, несколько сотен – считая воинов с обеих сторон плюс мирных жителей Илиона, – однако десятки тысяч целы, в особенности здесь, вдали от падающих стен и летающих камней.
Одолеваю нижний выступ Лесного утеса. Маленький робот уже встречает меня; за ним на веревочке плывет по воздуху Орфу, точно большущий змей из железа. Не знаю почему, но я так рад видеть обоих живыми – или правильнее сказать «существующими»? – что готов разреветься.
– Хокенберри, ты ранен, – произносит Манмут. – Это опасно?
Прикасаюсь к порезам: кровотечение почти прекратилось.
– А, забудь.
– Тебе известно, что случилось, Хокенберри? Я имею в виду тот сильный грохот и облако.
– Ядерный взрыв. Мог быть, конечно, и термоядерный, хотя, судя по шуму, навряд ли. Чуть посильнее, чем в Хиросиме. Кажется. Я не очень-то разбираюсь в бомбах.
Робот склоняет голову набок:
– Откуда ты, Хокенберри?
– Индиана, – выпаливаю, не подумав.
Манмут ждет разъяснений.
– Я схолиаст, исследователь классической литературы. – Вот оно что, моравек передает каждое слово своему неразговорчивому другу по радиосвязи, которую прежде окрестил «личным лучом». – Боги возродили меня из костей, ДНК и кое-каких воспоминаний, собранных по кусочкам на Земле.
– Память ДНК? – задумчиво повторяет машина. – Непохоже.
– Да какая разница? – нетерпеливо отмахиваюсь я. – В общем, перед вами восставший мертвец. Жил во второй половине двадцатого столетия, скончался, видимо, в начале двадцать первого. Я забывчив на даты. На все прочее – тоже, и лишь в эти последние недели в голове стало проясняться. Ходячий труп да и только.
Манмут продолжает рассматривать меня своими темными пластинками из металла. Затем рассудительно кивает и довольно свирепо бьет под коленную чашечку.
– Эй, ты чего?! – ору я и скачу на здоровой ноге. – Совсем сбрендил?
– Лично мне ты кажешься живым, – отвечает железка. – Значит, говоришь, прибыл из двадцатого – двадцать первого Потерянных Столетий? Странно. Большинство из наших ученых полагают, что путешествия во времени невозможны, разве… Ты, случайно, не крутился вокруг своей оси со скоростью света? Или, может, чересчур близко подплывал к черной дыре?
– Понятия не имею. Да это все ерунда, погляди, что там творится!
Я указываю на темный дым над городом и долину, погруженную в хаос. Некоторые из греческих кораблей уже спущены на воду. Манмут кивает; для машины у него слишком очеловеченные жесты.
– Орфу спрашивает, почему боги прекратили атаку.
Постоянно забываю: в этом измятом панцире, если верить роботу на слово, тоже прячется разум.
– Передай Орфу, что я не знаю. Наверное, хотят вдоволь насладиться ужасом и разрушениями. А потом уж нанести coup de grace… э-э-э… В переводе с французского…
– К несчастью, этот язык мне известен, – перебивает Манмут. – Как раз во время бомбежки Орфу цитировал одного француза, Пруста, который, впрочем, не имеет отношения к нашему делу. Каковы твои дальнейшие намерения, Хокенберри?