Илион - Страница 84

В ровном голосе красавицы не слышалось ни злости, ни особого возмущения. Страх или ненависть не исказили ее идеальные черты. Однако лезвие продолжало давить на мой живот. Женщина ждала ответа.

– Меня зовут Томас Хокенберри. Я схолиаст.

Пустая затея. Она все равно ничего не поймет. Надо же, как неуклюже и коряво вклинилось мое имя в нежную мелодию античной речи.

– Тоу-мас Хок-эн-беа-уиии, – повторила супруга Париса. – Звучит по-персидски.

– Вообще-то нет, это смесь датского, немецкого и ирландского, – возразил я, осознавая, что на сей раз не просто порю чушь, но и смахиваю на сущего психа.

– Одевайся, – бросила она. – Потолкуем на террасе.

Просторная спальня Елены имела целых две террасы: одна выходила во дворик, другая наружу, на юго-восточную часть города. И разумеется, дочь Зевса повела меня на внешнюю половину, а не туда, где лежало спрятанное снаряжение. Красавица ни на миг не выпускала из рук короткий, остро заточенный клинок. Мы безмолвно постояли у перил. Огни города и случайные вспышки грозы бросали яркие блики на наши лица. Ветер легко развевал тонкую, полупрозрачную ткань хитонов.

– Ты божество? – спросила Елена.

Я чуть было не ответил «да». Но в эту минуту меня внезапно, горячо и неудержимо потянуло сказать правду. Хотя бы для разнообразия.

– Нет, – покачал я головой, – не божество.

– Так и знала, – кивнула красавица. – Если бы ты сейчас соврал, я бы точно выпотрошила тебя, как рыбу… – Тут она мрачно усмехнулась. – Олимпийцы иначе ведут себя в постели.

«Ну вот, нарвался», – кисло подумал я, хотя ничего не сказал.

– Как получается, что ты можешь принимать чужой облик? – не отставала Елена.

– Боги позволили…

– Зачем?

Кинжал блеснул в паре дюймов от моей груди, прикрытой одним лишь хитоном.

– Такова была их воля. – Я хотел пожать плечами, но припомнил, что этот жест еще не вошел в обиход. – Они хозяева. Моя работа – наблюдать за войной и обо всем им докладывать. Это проще делать, когда находишься в шкуре… другого человека.

Казалось, Елену вовсе не удивили мои слова.

– А мой троянский любовник? Что ты сделал с настоящим Парисом?

– С ним все в порядке. Как только я покину оболочку Приамида, он вернется к тому занятию, которое прервал.

– И где же он окажется?

Ну и вопросики. На засыпку.

– Э-э-э… там же, где и находился, когда я занял его оболочку. Наверное, покинет город, чтобы присоединиться к битве.

По правде говоря, получив свое тело, герой окажется в том месте, где очутился бы, если б не мое вмешательство – будет дрыхнуть или обхаживать рабыню в ставке Гектора, а может, даже сражаться. Но не объяснять же такие вещи Елене! Не думаю, что ее увлечет лекция о функционировании волн вероятности и квантово-темпоральном синхронизме. Я бы сразу запутался, рассказывая, почему ни Парис, ни окружающие не заметят его отсутствия, напротив, сохранят воспоминания о том, что он якобы сделал или сказал за это время. Квантовая последовательность сомкнется в месте разрыва без малейшего шва, как только я выйду из чужой оболочки.

М-да, тут самому бы разобраться.

– Покинь его тело, – приказала дочь Зевса. – Покажи, каков ты на самом деле.

– Госпожа, если…

Она молниеносно взмахнула рукой, лезвие распороло шелк и кожу, и по моему животу потекла теплая кровь.

Медленно, очень медленно я поднял правую ладонь, раскрыл меню функций и коснулся иконки на вибрасе.

И снова стал Томасом Хокенберри: ниже ростом, худощавее, неповоротливей, со слегка близоруким взглядом и редеющей шевелюрой.

Елена сощурилась и стремительно – настолько стремительно, что я не поверил своим глазам, – взметнула кинжал в воздух. Раздался треск разрезаемой… Нет, к счастью, не плоти, а всего лишь завязки хитона из бледного шелка.

– Не двигайся, – прошептала красавица и свободной рукой сорвала одежды с моих плеч.

Побелев как смерть, я остался стоять обнаженным перед этой грозной женщиной. В этот миг мое фото послужило бы идеальной иллюстрацией для энциклопедии – если бы его поместили под словом «жалкий».

– Можешь одеваться, – изрекла Елена Троянская через минуту.

Я попытался нацепить хитон обратно. Пояса больше не было, половинки одеяния пришлось держать обеими руками. Супруга Париса казалась погруженной в раздумья. Несколько минут мы молча глядели на город. Даже в столь поздний час высокие башни Илиона сияли в мерцающем свете факелов. Крепостные валы у внешних стен опоясывала цепочка смотровых костров. Далее на юге, за Скейскими воротами, полыхали горы трупов. Юго-западное небо клокотало черными тучами, из которых поминутно вырывались ослепительные вспышки. Звезды померкли; в воздухе пахло дождем, неумолимо наползающим со стороны горы Ида.

– Как ты узнала, что я не Парис? – вымолвил я наконец.

Елена слегка встрепенулась и удостоила меня слабой улыбки.

– Женщина способна забыть, какого цвета глаза ее любимого, как он говорит или смеется, может даже не вспомнить его фигуру… Но перепутать мужа в постели?..

Настала моя очередь вздрогнуть от неожиданности. И не только из-за резкой прямоты ее слов. Гомер буквально воспевал царственную наружность Приамида, сравнивал парня с жеребцом, «раскормленным в стойле». «Гордый собой. Высоко голова. По плечам его грива играет… Полон сознаньем своей красоты он. Мчат его легкие ноги…» Выражаясь убогим языком тинейджеров из моей прошлой жизни, «еще тот шкаф». Так вот, в постели с Еленой у меня был тот же могучий, умащенный маслом бронзовый торс, те же буйные волосы лились по моим плечам, и плоский живот напоминал твердостью стиральную доску…