Илион - Страница 101

101

Схолиаста в забегаловке нет. Нет его и на поле битвы, по крайней мере на излюбленном уступе, откуда открывается отменный вид на троянские рати. Гектор и Парис во главе троянцев успешно преследуют отступающих аргивян. Где же ты, друг? Поразмыслив, квитируюсь в тенистое местечко за греческим тылом – пару раз мы сталкивались там, подле глубоких рвов и частокола.

Так и есть: я обнаруживаю коллегу в обличье Долопа, сына Клития, – через несколько дней, если верить Гомеру, парня ждет гибель от меча Гектора. Даже не думая менять собственную нелепую наружность, срываю Шлем Аида и предстаю перед товарищем.

– Хокенберри! Ты что…

Бедняга шокирован моей профессиональной небрежностью, а также потрясенным видом окружающих ахейцев. Привлечь к себе внимание – последнее, чего может желать схолиаст… ну разве что быть испепеленным до черных головешек. Неизвестно, какая муха укусила нашу мстительную хозяйку, но внутренний голос подсказывает, что моя выходка в лечебнице неким образом причастна к этой Варфоломеевской ночи.

– Уходим отсюда! – ору я сквозь грохот металла, ржание лошадей и оглушительный шум колесниц.

Вокруг клубится пыль, однако мы видим, как греческие ряды подаются под вражеским напором.

– О чем ты? Нынче такой важный день! Парис и Гектор…

– Начхать на твоего Париса! – выкрикиваю на чистом английском.

На том утесе, откуда мы обычно наблюдали за перипетиями сражений, появляется хозяйка. Она мчит в колеснице, предоставив управление такой же музе, и обшаривает поле брани зорким взглядом усовершенствованной хищницы. Видоизменение – не то чудо, которое спасет кратковечных схолиастов от гнева богини.

Словно в подтверждение этой мысли, Мелета резким взмахом ладони выпускает на землю ярчайший силовой луч. Троянский пехотинец Дий, согласно поэме преспокойно доживший до песни двадцать четвертой, чтобы получить жестокий разнос от царственного Приама, умирает сегодня – исчезает в жарком всполохе и мощном вихре дыма. Троянцы в панике разбегаются; им непонятен столь черный знак небесного гнева в день, предназначенный Зевсом для великой победы. Только Гектор и Парис бьются где-то в четверти мили далее страшного места и даже не оборачиваются на грозный рев Музы.

– Это был не Дий, – побелевшими губами шепчет Найтенгельзер, – это был Хьюстон.

– Знаю.

Перестраиваю фокус линз на нормальную длину. Самый молодой из схолиастов оказался в наших казармах позже всех; мы почти не общались. Откуда он взялся на поле? Ах да, верно: заменял пропавшего Хокенберри.

Летучая колесница выписывает крутой вираж и устремляется прямо к нам. Еще неясно, видит ли мерзавка своих служителей в гуще сражающихся или нет, но в любом случае искать ей осталось недолго.

Что же мне делать? Нацепить Шлем Аида и бежать, словно последний трус? Бросить товарища, как бросил Бликса и прочих? Капюшон не натянется на две головы. Бежать! К черным ахейским кораблям. Ага, это же в двадцати ярдах отсюда!

Повозка снижается и окутывается маскирующим облаком. Теперь только мы двое различаем ее.

– В чем дело, черт побери? – восклицает Найтенгельзер и роняет от изумления пишущий жезл.

В полном отчаянии я заключаю друга в объятия, обвиваю ногами, будто какой-нибудь костлявый пехотинец, внезапно воспылавший страстью к медведю, прижимаю к себе его шею и поворачиваю диск квант-телепортации.

Лишь бы сработало! Хотя, по идее, не должно. Медальон явно рассчитан только на одну персону. С другой стороны, если одежда, оружие и другие вещички пересекают пространство Планка вместе со мной, то вполне возможно, квантовое поле способно перемещать все предметы, с которыми я тесно соприкасаюсь в нужный момент?

В конце концов, чего ломать голову? Попытка не пытка.

Провалившись в темноту, мы кубарем летим по склону и раскатываемся в разных направлениях. Вскакиваю на ноги, бешено озираюсь. У меня даже не было времени точно вообразить место назначения. Просто пожелал перенестись куда подальше, вот и перенесся… не разберешь куда.

Где мы?

В серебристом сиянии луны Найтенгельзер пугливо косится на меня, словно в любую минуту ожидает второго нападения. Ну и наплевать. Поднимаю глаза к небесам: звезды, месяц, Млечный Путь. Опускаю вниз: высокие деревья, покрытый травой склон холма, невдалеке бежит речка.

Мы на Земле – по крайней мере на древней Земле времен Илиона. Однако точно не на Пелопоннесе и не в Малой Азии.

– Что это за место? – Найтенгельзер поднимается, раздраженно отряхивая одежду. – Что происходит? Почему темно, как ночью?

И тут я понимаю. Мы на обратной стороне античного мира.

– По-моему, это Индиана.

– Ка-ак? – Товарищ в панике отступает назад.

– Индиана, тысяча двухсотый год до Рождества Христова, – говорю я. – Плюс-минус одно столетие.

Вот незадача: после неудачного падения предплечье и рука заныли еще сильнее.

– Ладно, как мы сюда попали? – Он никогда не умел сердиться. Беззлобно ворчать по любому поводу – сколько угодно. Но чтобы наш большой медведь вышел из себя?.. И вот вам, пожалуйста, Найтенгельзер в бешенстве.

– Это я нас квитировал.

– Что ты несешь? Да здесь и за мили не найдешь ни единого квит-портала.

Ничего, когда-нибудь он успокоится. Присаживаюсь на камень, потирая больную руку. Я помню: в Индиане с возвышенностями негусто. И лишь в Блумингтоне, где жили мы с Сюзанной, встречались такие холмистые, лесистые, скалистые области. Может ли быть, чтобы я с перепугу одолел не только пространство, но и время вездесущего Планка, угодив прямо… домой? В Индиану конца двадцатого века? Да нет. Небеса здесь какие-то слишком черные, девственно-черные, а воздух так первобытно чист, что я сразу отбрасываю напрасные мечты.

101