Илион - Страница 102

102

Кстати, кто заселял эти земли в тысяча двухсотом году до нашей эры? Индейцы. Снова Ирония? Скрыться от разъяренной Музы – и отдать свой скальп дикарям? «Большинство племен не имело обычая скальпировать жертв до тех пор, пока не пришли белые люди, – назидательно бубнит внутри педант-ученый. – Прежде они, кажется, отрезали уши…»

Ну, это другое дело. Не могу передать, насколько я утешен. Как говорится, от убийцы всегда жди красивых слов, а от профессора – чего-нибудь мрачного, когда и без него тошно.

– Эй, Хокенберри? – подает голос коллега. Он тоже уселся на камне размером со стул (подальше от меня) и массирует собственные ушибы.

– Дай-ка подумать, – откликаюсь я, подражая, как могу, Джеку Бенни.

– Хорошо. Когда закончишь, может, соизволишь объяснить, за какую провинность Муза только что умертвила юного Хьюстона?

Отрезвляющие слова, но я все равно не готов к ответу.

– Видишь ли, боги способны на всякое, – произношу наконец. – Козни. Интриги. Заговоры.

– Ты еще мне расскажи, – полушутя-полусерьезно усмехается схолиаст.

– Сдаюсь! – Я вскидываю вверх обе руки. – Афродита пыталась нанять меня, чтобы убить Афину.

Глаза товарища изумленно распахиваются. Еще чуть-чуть – и его челюсть отвисла бы до колен.

– Знаю, о чем ты думаешь, Найтенгельзер. Почему именно меня? За что такой вот, как я, мог получить от богов личный квит-медальон и вдобавок Шлем Аида? Согласен: все это полная чушь.

– Вообще-то меня занимало другое, – словно во сне, отзывается коллега. Усеянное звездами небо прорезает яркий метеорит. Где-то в лесу за холмом странно, не по-птичьему, вопит сова. – Я тут как раз подумал, как же тебя зовут?

Теперь моя очередь захлопать глазами.

– С чего это вдруг?

– Боги заставляли нас обращаться друг к другу по фамилиям. Да мы и сами не желали привязываться к людям, которые то и дело… исчезают, уступая место новичкам, – глухо говорит профессор. Даже в этой непроглядной тьме он кажется прежним медведем-великаном. – Так вот теперь я желаю знать твое имя.

– Томас, – отвечаю я, помолчав. – А твое?

– Кейт, – представляется мужчина, знакомый со мною почти год. Затем поднимается и смотрит на черный лес. – И что дальше, Том?

В чаще надрываются криками лягушки, насекомые и прочая ночная живность. Или перекликаются индейцы, подбираясь к подозрительным чужакам?

– Э-э-э… – запинаюсь я, – ты умеешь, то есть ты когда-нибудь раньше… путешествовал… в смысле…

– Хочешь спросить, не подохну ли я тут в одиночку? – перебивает Найтенгельзер… Кейт.

– Д-да.

– Понятия не имею. Может, и так. Хотя, чтоб мне провалиться, надежда все-таки есть. Здесь тебе не долины Илиона, где музы выходят на тропу войны…

Вот и проболтался: индейцы тревожат его не меньше, чем меня.

– Полагаю, одному из нас пора возвращаться и завершить, что бы он там ни задумал, – изрекает схолиаст. – С этим снаряжением и техно-забавами богов несложно развести костер, когда надо, полетать на левитационной упряжи, преобразиться в Чингачгука, если придется. Посвятишь позже в подробности? Если настанет это «позже»…

Я киваю. И поднимаюсь. Неправильно, даже дико бросать друга в подобном месте одного. Однако другого выбора нет.

– Ты отыщешь обратную дорогу? – спохватывается Кейт. – Назад, сюда? Чтобы забрать меня?

– Ну, наверное.

– Что-о? Наверное? – Найтенгельзер проводит рукой по копне непослушных волос. – Надеюсь, вы не работали деканом, схолиаст Хокенберри.

Как я полагаю, эра обращения по именам благополучно закончена.

И вот я на Олимпе – в последнем из мест вселенной, где хотел бы оказаться. Обитатели прославленной горной вершины созваны в Великий Зал Собраний. Лишний раз проверяю, в порядке ли Шлем Смерти, не тянется ли за мной тень, и проскальзываю в громадное, выстроенное в стиле Парфенона здание.

За все девять лет я не видел столько богов сразу. Чертоги пересекает длинная голографическая имитация глубокого рва с водой. По ту сторону от меня вздымается одинокий золотой трон Зевса. Громовержец нынче огромен, как никогда. Я уже упоминал, что бессмертные предпочитают иметь рост восемь-девять футов, пока не притворяются людьми, и обычно Кронид возвышается в их толпе фута на три-четыре – этакий божественный папаша посреди космических деток. Но сегодня Повелитель Молний вымахал аж до двадцати пяти футов, если не выше: одно его мускулистое предплечье больше всего моего тела. Мимолетом задаюсь вопросом, как разъяснил бы подобный феномен тот схолиаст, что любил беседы о материи и энергии… А, плевать. Вжаться в стену и не двигаться, не дышать, не кашлять, дабы ни один из этой сверхъестественной стаи супергероев не учуял незваного гостя – вот что важно.

Раньше я верил, будто знаю каждого бога и богиню в лицо. Однако здесь дюжинами толпятся незнакомцы. Те, что принимают активное участие в троянской войне, держатся особняком, словно приглашенные телезвезды на вечеринке не слишком популярных политиков. Но должен заметить, даже самый незначительный представитель или представительница этой кучки смотрится выше, стройнее, прелестнее, да попросту совершеннее любой прославленной кинознаменитости из моего прошлого. Афина-Паллада подошла к краю рва, а значит, и к Зевсу, ближе всех. Рядом с ней – Арес, покровитель войны (видимо, уже подлечился – благо его собственный резервуар я не успел зацепить), младшие братья Громовержца – Посейдон (владыка морей и редкий гость на Олимпе) и Аид, повелитель мертвых, а также Гермес, не уступающий в великолепии собственным статуям, которые мне приходилось видеть. (Проводник мертвых и убийца многоглазого великана Аргуса доводится Крониду родным сыном.) Брат Гермеса Дионис беседует с Герой; вопреки принятым представлениям, в руках у него нет ни кубка, ни тяжелой виноградной грозди. Да и вообще, для бога исступленного разгула он какой-то бледный, хиловатый и угрюмый – вылитый член клуба анонимных алкоголиков, причем принятый недели три назад. За его спиной хмурит седые косматые брови Нерей – ветхий, как само время, истинный властелин океанов, Старик из Моря. Между пальцами на руках и ногах у него прозрачные перепонки, а под мышками виднеются жабры.

102