– Я его вызову сюда, – ответила Вечная Жидовка.
Присев почти на краю, она включила общую сеть и осторожно прикрыла мерцающий экран свободной ладонью. Девяностодевятилетний спутник опустился рядом.
Собиратель бабочек остался стоять. Приятно было освежиться после душных переулков да нагретых за день мостовых. И к тому же сверху открывался довольно занятный вид. По правую руку взмывал к небесам гигантский луч, заливая бледным сиянием улицы, арки, купола и крыши города, лишенного собственных огней. Над головой высыпали первые звезды.
Еще по дороге Сейви поведала спутникам название обнесенного стенами холма, откуда теперь вырывался яркий столб света, – Харам-эш-Шариф, или Храмовая Гора. Купольные постройки у подножия Третьего Храма оказались мечетями – Омара и Аль-Акса.
Внезапно пронзительный, усиленный микрофонами крик раздался в ночи:
– Итбах-аль-Яхуд!
Звуки доносились откуда-то позади, отзываясь резким эхом в лабиринте переулков, которые отделяли путешественников от соньера.
– Итбах-аль-Яхуд!
Старуха встрепенулась.
– Это еще что? – с присвистом зашептал Харман. – Войниксы не разговаривают!
– Верно, – сказала Вечная Жидовка. – Вы слышите старинный призыв к молитве. Здесь в каждой мечети установлены автоматизированные муэдзины.
– Итбах-аль-Яхуд! – Визгливый, назойливый голос продолжал оглашать окрестности Иерусалима. – Аль-джихад! Итбах-аль-Яхуд!
– Проклятие! – Сейви посмотрела на экран у запястья. – Вот почему дистанционное управление не работает.
– А что?
Мужчины придвинулись к ней и вгляделись в мерцающее изображение. Зеленоватая картинка ночного видения показывала место высадки – каменистую долину, западную стену и соньер, окруженный сворой войниксов. Твари всей своей тяжестью кидались на летучий диск, колотили по нему булыжниками, нагромождали сверху громадную кучу камней.
– Они повредили защитное поле, – прошептала старуха. – Соньер не прилетит за нами.
– Аллаху Акбар! – вопил город на все голоса. – Итбах-аль-Яхуд! Итбах-аль-Яхуд!
Забравшись на вершину крыши, троица огляделась. На мгновение кузену Ады почудилось, будто улицы содрогаются, дробятся, рушатся в отраженном голубом блеске. Да нет же, дошло до него, просто в Иерусалиме невиданное нашествие тараканов, а может, пауков. Полчища насекомых наводнили мостовые, купола, крыши, яростно устремляясь на свет. Или… Постойте-ка! Даэман прикинул расстояние. Если отсюда твари кажутся такими мелкими, то на самом деле это… войниксы?!
– Итбах-аль-Яхуд! – надрывались повсюду механические глотки. Храмовая Гора гулко отзывалась на клич, ничуть не приуменьшая его резкой въедливости.
– Что они хоть орут-то? – поморщился коллекционер.
Сейви неотрывно смотрела на многотысячные волны «насекомых», облитые холодным пламенем луча. Они зловеще надвигались на путников по крышам и узким, кривым переулкам. Вот уже враги совсем близко, в паре кварталов. Вот уже до ушей доносится скрежет лезвий о черепицу и топот жестких манипуляторов по булыжной дороге…
Старуха медленно повернулась к спутникам – еще никогда ее лицо не выглядело таким уставшим от этого мира.
– Итбах-аль-Яхуд, – вполголоса повторила она. – Смерть евреям.
Придется убить Патрокла.
Эта мысль приходит, точно шепот, откуда-то извне, в тихой ночи, когда я лежу без сна в мирмидонском лагере, в ставке Пелида, упакованный в дряхлую плоть Феникса.
Патрокла придется убить.
Я еще никогда никого не умерщвлял. Господи боже, в колледже я выступал против бойни во Вьетнаме; даже нашу собаку – семейную любимицу – усыплять отвозила жена; профессор Хокенберри слыл отъявленным пацифистом всю свою ученую жизнь. Боже, да я руки ни на кого не поднимал!
И все же убить Патрокла придется.
Это единственный выход. А я-то надеялся уломать вояк при помощи риторики; думал, что правильные слова убедят мужегубителя пойти на встречу с Гектором, подписать мирный договор, зарыть топор войны…
Ага, если только с размаху – и в твой череп, болван.
Желание Ахилла променять бесконечную славу на долгую жизнь, полную удовольствий, способное поразить воображение любого схолиаста, на поверку оказывается вполне логичным. Для Пелеева сына честь по-прежнему дороже всего, вопрос в том – какая? Порешить Приамида и пасть от его руки? Нет уж, увольте. Многоумный Одиссей, этот совершенный оратор, не жалея красок, расписывал почет, которым покроется быстроногий после смерти в глазах современников и бесчисленных грядущих поколений. Однако Лаэртид не учел самой малости: Ахиллеса не интересует чужое признание. Он должен быть героем в собственных глазах. После публично нанесенного оскорбления воин перестал видеть что-либо героическое в том, чтобы сражаться с врагами Агамемнона и Менелая, а тем более умереть ради их блага. Поэтому Пелид скорее отплывет к родным берегам и доживет свои годы, как заурядный смертный, навеки лишившись возможности войти в плеяду прославленных витязей истории за двадцать веков до принца Хэла и Азенкура, чем поступится хотя бы крупинкой собственной чести на кровавых долинах Илиона.
Теперь-то я понял. Где были раньше мои глаза? Если уж Одиссей не повернул ход его мыслей – Одиссей, «советами равный Зевесу», – с чего я взял, что Фениксу это под силу? Вот ведь глупец. Ослепленный авторитетом Гомера, но все равно глупец.
Придется убить Патрокла.
Вскоре после ухода послов, когда были погашены факелы и жаровни в «гостевых» покоях ставки, я услышал, как в шатер привели девиц на потеху Патроклу и Ахиллесу. Этих наложниц я раньше не видел, зато знал их имена: в «Илиаде» нет анонимных персонажей. Подружку Пелида звали Диомеда, дочь Форбаса, она выросла на острове Лесбос, однако лесбиянкой не являлась. Живая игрушка Патрокла носила имя Ифиса. (Используй я подобные словечки на лекции в Индианском университете, полиция нравов быстренько вышибла бы меня на улицу. Только хоть режьте, не могу я величать этих хихикающих секс-кукол «женщинами».) Я чуть не расхохотался во весь голос, когда впервые разглядел обе парочки сквозь щель между складками занавески. Рослый, белокурый Ахилл, с его фигурой, напоминающей статую, и мускулами легкоатлета, выбрал себе полногрудую чернявую малышку, в то время как низкорослый брюнет Патрокл позарился на высокую, точеную блондинку с плоским бюстом. Примерно с полчаса из соседней комнаты доносился тоненький девичий смех и сальные мужские шутки, затем все четверо начали стонать и кричать кто во что горазд. Парней явно не стесняло присутствие друг друга во время соития, они даже обменивались комментариями, что называется, прямо на ходу. Нет, ну, конечно… на свете бывает и не такое, вспомнить хотя бы Блумингтон, штат Индиана, странствующих коммивояжеров или братьев-масонов на загородном пикнике. Но чтобы эти благородные герои эпохи античности?..