Илион - Страница 138

138

Фетида похлопала Ахилла по плечу и сама разразилась слезами.

– Увы, сын мой, рожденный в горечи, обреченный не на веселую долю! Зачем я взращивала семя, если Громовержец погубит его?

Ахиллес поднял лицо, по которому струились блестящие ручьи.

– Так это и вправду воля Зевса? А я надеялся, что Паллада была ненастоящая, что кто-то принял ее образ…

– Нет, милый, – жалобно молвила дочь Нерея. – Хоть я и не видела всего своими глазами, однако ни на миг не сомневаюсь: Афина ворвалась этой ночью в шатер, чтобы унизить и оскорбить тебя, а после отнять жизнь у Патрокла. О, как печален твой рок! Как недолог и полон бедствий, разрывающих юное сердце!

Герой вырвался из объятий матери и вскочил на ноги:

– За что, мама? Почему бессмертные гонят меня? Афина всегда была за нас, за аргивян, я ходил у нее в любимчиках!

– Боги непостоянны, – покачала головой Фетида; вода продолжала капать с ее длинных волос. – Если ты еще не заметил.

Ахиллес принялся расхаживать, то сжимая кулаки, то рассекая воздух растопыренными пальцами.

– Это же бессмысленно. Мы зашли так далеко… Дочь Кронида и ее божественный отец всегда выручали меня! Почему теперь?..

– Теперь они стыдятся тебя, сынок.

Мужеубийца окаменел на месте. Потом очень медленно повернул к матери посеревшее лицо. В глазах застыло выражение человека, получившего жестокую пощечину.

– Меня? Быстроногого Ахилла, сына отважного Пелея и богини Фетиды? Стыдятся? Внука почтенного Эака?

– Да. Зевс и прочие презирают вас, людей. Даже героев. С вершины Олимпа люди кажутся мошками, проживающими крохотный, мучительный, неприглядный век лишь ради того, чтобы забавлять бессмертных кровавыми сценами. А ты засиделся в ставке, тогда как исход войны предрешен. Вот и прогневал третью дщерь Громовержца, а заодно и его самого.

– Но они убили Патрокла! – Пелид отшатнулся от матери. Следы его босых ног тут же смыло волной.

– Они уверены, что тебе не хватит духа отмстить за его гибель, – изрекла дочь Нерея. – Твоего друга бросят на растерзание воронам и стервятникам.

Герой взревел и упал на колени.

– Мать моя! – сокрушался он, загребая влажный песок горстями и бросая себе в обнаженную грудь. – И ты молчала? Знала, что Олимпу плевать на меня, а сама всю жизнь учила служить и поклоняться Зевсу? Почитать Афину?

– Я уповала на их милость, хотя бы к нашим несчастным кратковечным детям. И все же холодное сердце владыки Кронида и воинственные замашки Тритогенеи одержали верх. Человечьи ристалища больше не тешат их. Вы больше не нужны, даже для забавы. Как и мы, немногие из богов, что восставали против вашего истребления.

Ахиллес подошел ближе:

– Ты бессмертна, мама. Зевс не может причинить тебе зло.

Фетида невесело рассмеялась:

– Молниевержцу ничего не стоит убить любого, сынок. Даже Олимпийца. Хуже того, он способен заключить нас в адские бездны Тартара, где мучится его родной отец Крон и проливает слезы его мать Рея.

– Значит, и над тобой нависла опасность, – безо всякого выражения сказал Пелид, покачиваясь, точно в стельку пьяный матрос на палубе в шторм.

– Я обречена, – тихо отозвалась богиня. – Ты тоже, сын мой. Если только не решишься на поступок, которого не совершал ни один из смертных, даже неуязвимый Геракл.

– О чем ты, мама? – Лицо Ахилла, совсем белое в сиянии звезд, отражало страшную внутреннюю борьбу: отчаяние сменила ярость, а ее – нечто высшее, нечто запредельное для самой ярости.

– Одолей богов, – шепнула Фетида, и ревущий прибой почти заглушил звук ее голоса; Пелид шагнул ближе и недоверчиво склонил голову.

– Одолей богов, – повторила дочь Нерея. – Возьми Олимп силой. Умертви Афину. Свергни Зевса.

Ахиллес отшатнулся:

– Это же невозможно…

– В одиночку – нет, – кивнула мать; вокруг ее ног бушевала седая пена. – Но если ты поднимешь своих отважных аргивян и воинственных ахейцев…

– Ахейцев, и аргивян, и всех дальноземных союзников ведет Агамемнон, – горько усмехнулся сын Пелея, оглядываясь на костры, зажженные на берегу, а потом на мощное зарево, пылающее за рвом. – Вдобавок их часы сочтены. С рассветом черные суда вспыхнут как дешевые свечки.

– Еще неизвестно, вспыхнут ли, – коварно улыбнулась Фетида. – Не забывай, бессмертные капризны… Знаешь, сегодня в полночь Атрид заявил перед Нестором, Одиссеем и прочими в своей ставке, что считает себя выше героя Ахилла – мудрее, отважнее, лучше! Докажи, как он ошибается. Покажи им всем. За тобой ахейцы и аргивяне пойдут хотя бы и на Олимп. Вместе вас не победить.

Пелид повернулся к богине спиной, разглядывая вдали высокие стены Илиона, озаренные факелами.

– Я не могу сражаться с богами и троянцами разом, – выдавил он.

Мать положила руку ему на плечо, заставив обернуться.

– Ты прав, мой быстроногий сын. Положи конец этой бессмысленной бойне, разгоревшейся из-за гулящей бабы. Кому какое дело, в чьей постели почивает Елена и сколько ветвей на рогах высокомерного Атрида? Прекрати войну. Примирись с Гектором. У него свои причины ненавидеть богов этой ночью.

Ахиллес вскинул на нее изумленный взгляд, однако Фетида не стала ничего объяснять. Герой снова посмотрел на огни далекого города.

– Если так, я нынче же явлюсь на Олимп, убью злодейку Афину, низложу Громовержца и с почестями погребу Патрокла.

Отчаяние безумца и холодная решимость прозвучали в этих негромких словах.

– Я пошлю человека, который покажет тебе дорогу.

– Когда? – встрепенулся он.

– Сначала переговори с Гектором, заключи с троянцами союз и забери власть у спесивого Агамемнона.

138