Я тщетно провожу шершавым языком по растрескавшимся губам. А сама-то она знает? Простирается ли дар «сребролукого» на события за пределами судьбы Илиона? А шут его ведает. Один из поэтов-схолиастов, Роберт Грейвз, по-моему, переводил имя пророчицы как «та, что запутывает людей». Все так. Но еще она – та, чей вечный приговор – высказывать людям истину. Вот и я решаюсь поступить так же.
– Твои чары вскружат голову Агамемнону… – Мой шепот еле слышен. – Владыка заберет тебя в Спарту как свою… наложницу.
– Наши дети появятся на свет прежде, чем корабли достигнут берега?
– Д-да.
Я так отчаянно заикаюсь, что не убеждаю и сам себя. Гомер перемешался в голове с Вергилием, тот с Эсхилом, и все трое намертво переплелись с Еврипидом. Шекспир, чтоб его, – и тот приложил сюда руку.
– Двойняшки, – уточняю я, подумав. – Сыновья. Теледам и… как там… Пелоп.
– А в Спарте, в царском дворце? – не сдается она.
– Клитемнестра зарубит тебя тем же топором, каким обезглавит мужа. – Голос предательски срывается.
Губы провидицы трогает улыбка. Недобрая улыбка.
– Кого убьют сначала: меня или Агамемнона?
– Его.
Вот дерьмо. Ладно, если она способна принять такое не поперхнувшись, мне-то что? Я и так уже покойник. Только учтите, дамочки, тазер бьет без промаха, и нескольких из вас я с удовольствием подстрелю перед смертью.
– Клитемнестре придется побегать за вами, и все же она настигнет обоих. Твою голову царица тоже отрежет. А затем прикончит ваших детей.
Женщины долго и безмолвно глядят на меня. Их лица непроницаемы, как серые скалы. Вот с кем я никогда не сел бы за карточный стол. Первой нарушает молчание Кассандра:
– О да, этому человеку открыто грядущее. Не знаю, зачем боги одарили его видением – возможно, чтобы разоблачить наши козни. Но мы должны поведать ему все. Ибо конец Илиона близок и на раздумья нет времени.
Елена кивает:
– Хок-эн-беа-уиии, крути свой медальон и отправляйся в ахейский лагерь. Доставь Ахиллеса к дверям детской в доме Гектора к той минуте, когда сменится стража на городских стенах.
Мысленно прикидываю. Гонг, возвещающий о смене охраны, прозвучит в половине двенадцатого. Еще примерно час.
– А если Ахилл не пожелает?..
Их желчные взгляды омывают меня волной презрения и уничижительной жалости (в пропорциях где-то семь к трем).
Пора делать ноги.
Это, конечно же, глупо и не моя забота, однако во время викторины, которую устроила Кассандра, у меня из головы не шел тот странный робот с Олимпа. Видал я там создания и почудней: вспомнить хотя бы насекомообразного врача-великана (о богах разговор отдельный)! Но что-то в этом создании не дает мне покоя. Откуда оно? По крайней мере не из тех двух миров, меж которыми я метался последние девять с лишним лет, – не из Илиона и не с Олимпа. Маленький автомат, или кто он там, выглядел так, словно пришел из моего мира. В смысле – старого. Я имею в виду, подлинного. Не спрашивайте, с чего я это взял. Никогда прежде не видел роботов-гуманоидов, разве что в научно-фантастических фильмах.
И потом, напоминаю я себе, остался еще целый час. А пока – натягиваю Шлем Аида и квант-телепортируюсь обратно в Великий Зал Собраний.
Таинственные железки, включая робота и громадный панцирь, уже исчезли. Зевс еще здесь. С ним парочка других богов. И кстати, Арес тоже. В последний раз на моих глазах он плавал в целебном резервуаре.
Пресвятая Дева, где же тогда Афродита? Эта стерва разглядит меня даже в Шлеме-невидимке. Она что, вышла из лечебницы? Господи боже.
Громовержец восседает на троне; покровитель сражений надрывает глотку:
– Безумие царит внизу! Я отлучился всего лишь на пару дней, и что же? Вся война коту под хвост! Миром овладел Хаос! Ахиллес сразил Агамемнона и принял командование ахейскими ратями. Гектор отступает, хотя воля верховного Зевса заключалась в победе троянцев!
Агамемнон сражен? Пелид во главе войска? Оба-на! Кажется, мы вернулись из страны Оз, Тотошка.
– А те подозрительные автоматы, которые я притащил? Как их там?.. Моравеки? Что с ними, владыка? – восклицает Арес, и гулкое эхо его воплей отдается под сводами Зала.
Краем глаза отмечаю, как балконы потихоньку заполняются бессмертными. Видеобассейн, прорубленный в каменном полу, являет картины сумасшедшей резни на поле боя и в аргивском лагере. Однако я не свожу взора с огромного, мощно сложенного, седобородого Зевса, возвышающегося на сияющем троне. Точнее, с его исполинских запястий, которые кажутся высеченными самим Роденом из лучшего каррарского мрамора. Я так близко, что могу видеть седые волосы на обнаженной груди Олимпийца.
– Уймись, благородный лучник, – грохочет Кронид. – Я распорядился уничтожить их. Гера как раз выполняет повеление.
О нет. Может ли быть хуже?
Забавно. Стоит мне подумать об этом, как в помещение врываются Афродита, Фетида и хозяйка-Муза.
Даэман визжал всю дорогу. Не переставая.
Сейви с Харманом, наверное, тоже – почему бы нет?! Однако молодой мужчина слышал только собственные крики.
Некая могучая сила – должно быть, защитное поле – сдавливала его со всех сторон. Она не просто удерживала зад на красных подушках бешено крутящегося кресла, но стягивающей пленкой теснила грудь, плотно облегала лицо, глаза, рот, проникала в легкие.
И все-таки несчастный орал. Особенно когда пламенная дуга изогнулась почти параллельно удаляющейся земле и с каждым оборотом стало казаться, что он вот-вот выпадет. Далеко внизу, в Средней Азии была глухая полночь, однако плотная завеса туч подсвечивалась изнутри грозовыми всполохами, на краткие мгновения озарявшими красный пейзаж, клочья которого кое-где мерцали в окнах среди жемчужно-серых облаков.