– О господи, – выдохнула старуха и до того резко отпрянула, что едва не свалилась вниз.
– Что? – встревожился Даэман. – В чем дело?
– Это он. Он убил «постов». – Ее лицо никогда еще не выглядело столь изможденным. – По приказу Сетебоса. Или самого Просперо. Кажется, Калибан почитает обоих своими божествами.
Чудовище прекратило скулить и оскалило зубы в блаженной ухмылке.
– Помыслил, в этом нет ни правоты, ни преступленья, Он ни добр, ни зол: Он – Господин и властью облечен.
– Кто именно? – настаивала Сейви. – Сетебос или Просперо? Кому ты служишь?
– Зовет себя ужасным, – прорычал Калибан, вставая. – Взгляни на его ноги – и поймешь! Короткий смерч способен уничтожить надежду шестимесячных трудов. Я знаю, для Него я ненавистен.
– Да кто тебя ненавидит-то? – вмешался Харман.
Ну и психи, мелькнуло в голове Даэмана. Разве можно разумно беседовать с этой тварью?
– Давай же, – заклинал он Сейви. – Убей его!
Еврейка приподняла оружие, но по-прежнему не целилась.
– Помыслил, постлюдишки червоточин наделали, червей развел – Сетебос, – изрек Калибан. – Просперо превратил червей в богов, а Сетебос из камня высек лики, а зеки прочно воздвигают их. Чутье твердит мне: Тихий – вот Создатель, Сетебос – просто жалкий ученик. Но отчего творения так слабы и беззащитны? Почему бы всех не заковать в кольчугу чешуи, а мягкие глаза не сделать жестким камнем? Хоть спорить бесполезно: Он един и волен в своих решеньях.
– Кто един? – не сдавалась старуха.
Чудовище сморщилось, собираясь вновь расплакаться.
– Слепая тварь лизнет любую длань за кус мясца. Сетебосу вдвойне приятен труд: ведь надо же занять бесчисленные руки.
– Калибан, – промолвила еврейка раздельно и мягко, словно обращаясь к ребенку. – Мы устали и хотим домой. Ты можешь нам помочь?
В глазах ужасного создания впервые блеснуло нечто непохожее на ненависть или самоедство.
– Да, леди, Калибану путь известен, и лично Он желает вам добра. Но вам Его стезя знакома тоже: не вздумайте пускаться на обман.
– Тогда скажи нам… – заикнулась было еврейка.
– Сам-то Он таков! – встрепенувшись, воскликнуло чудовище, затем присело на корточки, свесило вниз несообразно длинные руки и принялось скрести мохнатую трубу когтями. – Ведь тут игра: не отгадаешь – смерть! Что? Угодить Ему и защититься? Ха! Если б Он хоть раз поведал как! И не надейся!
– Если бы ты помог нам вернуться, мы бы… – Старуха еще немного приподняла оружие.
– Мы все умрем! – выкрикнула тварь. – Просперо раздобыл нам Одиссея, но Сетебос услал героя в дальний путь. Просперо, что ни ночь, к Юпитеру взывает, шлет к Марсу человечков, Сетебос же расправу учинит им руками мнимых богов. Ведь тут игра: не отгадаешь – смерть!
Калибан перескочил на другой конец трубы, обхватил ее ногами, кувыркнулся вниз головой и выловил из мутного ила ящерицу-альбиноса с выколотыми глазами.
– Сейви, – глухо произнес девяностодевятилетний.
– Нет, мы не все умрем. – Чудовище пустило слезу и заскрежетало зубами. – Тот убежит, другой уйдет в пучину, а третий по ветвям – и был таков; а кто захочет милости снискать… что ж, главное – не вздумай повторяться!
– Стреляй, Сейви! – не сдержавшись, проговорил вслух Даэман, и гулкое эхо повторило его слова.
Старуха прикусила губу, однако взяла монстра на мушку.
– Ниц! – завизжал Калибан. – Падем пред Ним, возлюбим Сетебоса!
И он отпустил слепую ящерку, которая тут же нырнула в пруд, но по пути ударилась о скалу, где сидела еврейка.
– Взгляни на его ноги – и поймешь! – взревела мерзкая тварь и бросилась на первую жертву.
Старуха нажала на курок. Сотни отточенных дротиков из хрусталя вонзились в грудь чудовища. Чешуйчатая плоть порвалась, как бумага. Испустив жуткий вопль, Калибан рухнул на вершину каменного столба, ухватил еврейку своими невыносимо длинными руками и одним щелчком могучих челюстей почти перекусил противнице шею. Сейви умерла без единого вскрика. Тело обмякло в страшных объятиях монстра, голова запрокинулась назад, оружие выпало из похолодевших пальцев и ушло в темную пучину.
Обливаясь кровью, чудовище вскинуло обагренную морду к потолку грота и протяжно завыло. Затем подхватило мертвую старуху под мышку, прыгнуло в бурлящую воду. Черная пена скрыла все следы.
Настал день рождения Ханны, Первая Двадцатка. Ада прокатилась вместе с юной подругой до факс-узла и с улыбкой проследила за тем, как именинница вошла в павильон в сопровождении войникса и двух сервиторов. Однако уже на обратном пути хозяйку Ардис-холла начали не шутя глодать сомнения.
Девушку и раньше томили дурные предчувствия. С того самого часа, как быстрый соньер унес Хармана в небеса. Нет, она, конечно же, не ждала, что любимый сдержит слово и примчит за ней на космическом корабле. Пустое, детские выдумки! Но когда через два дня друзья не вернулись… И через три… На четвертый волнение Ады сменилось гневом. Прошла неделя – и злость опять переросла в тревогу, более глубокую и мучительную, чем девушка сама от себя ожидала. Миновало еще семь дней. Хозяйка Ардис-холла не знала, что и думать.
Прибывающие гости – а их теперь исчисляли сотнями – не принесли ни единой весточки о пропавшей троице. На четырнадцатое утро Ада прокатилась в одноколке до факс-портала и, чуть помедлив у павильона (а собственно, чего бояться-то?), перенеслась в Парижский Кратер.
Мать Даэмана от беспокойства не находила себе места. Сын и прежде пропадал на вечеринках неделями; однажды, за год до Первой своей Двадцатки, загулял аж на целый месяц, увлекшись охотой на бабочек. Правда, молодой мужчина всегда находил возможность передавать матери новости: мол, нахожусь там-то, вернусь тогда-то… Но чтобы вот так, ни слуху ни духу?