Илион - Страница 204

К оглавлению

204

– Смотрите! – воскликнула Пеаэн.

К Ардис-холлу приближался метеорит – не столь сияющий, как другие, но тоже с ярким хвостом, который скорее походил на настоящее пламя, а не на визжащую разогретую плазму. Процарапав на небе огненную дугу, он гулко упал, казалось, где-то за рядом деревьев над верхним лугом.

– Как близко! – вырвалось у девушки; сердце ее бешено забилось.

– Это был не метеор, – произнес Одиссей. – Стойте здесь. Я пройдусь и проверю.

– Я с тобой, – заявила Ада; Лаэртид открыл было рот, но она прервала его: – Это все же моя земля.

В сгущающихся сумерках, среди тревожных зарниц они побрели рука об руку вверх по склону.


Долго искать в потемках не пришлось. Ада заметила первой. Из леса появились две тощие бородатые фигуры. Один мужчина, совершенно обнаженный, нес на руках ребенка в ярко-синем костюме. Другой смахивал на ходячий скелет, а его грязная, порванная одежда – на некогда зеленую термокожу. Правая рука этого человека бессильно болталась окровавленной ладонью вперед. Мужчины с трудом держались на ногах.

Одиссей взялся за рукоять меча.

– Нет! – воскликнула спутница и остановила его руку. – Это Харман! И Даэман!

Она бросилась к друзьям, рассекая мягкие волны луга.

Девяностодевятилетний заметно покачнулся. Грек махом преодолел расстояние в двадцать шагов, чтобы вовремя подхватить ношу из его рук, когда Харман все же рухнул лицом в траву. Спустя мгновение ноги Даэмана тоже подкосились.

– Это Ханна, – сказал Одиссей, положил почти потерявшую сознание девушку на землю и пощупал пульс на шее.

– Ханна? – растерялась хозяйка особняка, глядя на лысую безбровую голову незнакомки.

Лишенные ресниц веки затрепетали, и вдруг из-под них блеснули глаза подруги.

– Привет, Ада, – прошептала та, что лежала на траве.

Кузина Даэмана опустилась на колено рядом с упавшим Харманом и помогла ему перевернуться на спину. Девяностодевятилетний попытался изобразить улыбку. Лицо любимого покрывали синяки и ссадины, на лбу и заострившихся скулах запеклась кровь, а кожа была слишком, неестественно бледна. Ввалившиеся глаза прожигали душу насквозь. Мужчину трясла жестокая лихорадка, зубы выстукивали дробь, и все-таки он проговорил:

– Я в порядке, милая. Боже, как я рад видеть тебя.

Даэман выглядел гораздо хуже. Ада никак не могла поверить: неужели эти же самые люди столь беззаботно и легко отправились в путешествие месяц назад? Собиратель бабочек зашатался, и кузине пришлось подхватить его под мышки, дабы тот не повалился ничком.

– А где Сейви? – спросил Одиссей.

Харман печально покачал головой. Он чересчур устал, чтобы заговорить снова.

– Калибан, – ответил за него молодой спутник, судя по голосу, постаревший за эти недели на двадцать лет.

Метеоритный дождь исподволь утихал. Грохот и вспышки уходили дальше на восток. Дюжины светящихся черточек еще прожигали небеса, но теперь это скорее напоминало нежный звездопад теплых августовских ночей.

– Давай-ка отведем их под крышу, – промолвил сын Лаэрта.

Он взял на руки Ханну и подставил плечо Даэману. Ада помогла Харману подняться на колени, потом встать на ноги, положила его правую руку себе на плечи и чуть ли не понесла несчастного на себе вниз по темнеющему лугу навстречу огням Ардис-холла, вокруг которого верные ученики успели зажечь множество свечей.

– Не нравится мне твоя рука, – сказал Одиссей обитателю Парижского Кратера, когда вся четверка спустилась с холма и последователи отнесли Ханну в дом. – Надо будет распороть термокожу и как следует осмотреть.

Хозяйка особняка осторожно коснулась его раны; молодой мужчина застонал и едва не лишился сознания. Лишь сильное плечо греческого героя да ладонь Ады, вовремя поддержавшая необычайно узкую талию, не позволили ему упасть. Даэман закатил глаза, однако взор его снова просветлел. Раненый слабо улыбнулся кузине и продолжал идти.

– Ребята, с вами что-то серьезное, – заметила хозяйка, чувствуя, как на глазах во второй раз за вечер закипают слезы. – Может, сразу факсуете в лазарет?

Она так и не взяла в толк, почему это оба мужчины рассмеялись – сперва неуверенно и сипло, будто бы сквозь кашель, затем все громче и, наконец, уже по-настоящему, от души, пока не сделались похожи на пьянчужек, упивающихся собственным, непостижимым для других весельем.

63
Олимп

Олимп, величайший вулкан Марса, вздымается более чем на семнадцать миль над окружающими равнинами и новым океаном у подножия. Основание горы вытянуто более чем на четыреста миль. Зеленый пик возносится на высоту восьмидесяти семи тысяч футов – это почти три земных Эвереста. Белоснежные, покрытые льдом склоны кажутся залитыми кровью в лучах заходящего солнца.

Здесь, у северо-восточной подошвы, зубчатые скалы отвесно поднимаются на семнадцать тысяч футов. В этот марсианский вечер длинная тень Олимпа протянулась на восток чуть ли не к трем вулканам Фарсиды, что вырисовываются на туманном горизонте.

Высокоскоростной хрустальный эскалатор, который вился по склону, перерезан пополам – так ровно, будто бы над ним поработала гильотина. Мощное силовое поле из семи слоев, созданное лично Зевсом – Эгида, – закрывает Олимпийский массив целиком, мерцая в лучах заката.

Сразу над скалами, там, где основание вулкана подходит к северному океану, созданному каких-то полтора столетия назад, тысяча с чем-то богов готовятся к войне. Сотня золотых колесниц, управляемых незримыми силовыми полями, а также видимыми парами горячих жеребцов, прикрывают с воздуха бескрайние толпы бессмертных и груды золотого оружия, собранные на высокогорьях и галечных пляжах далеко внизу.

204