Илион - Страница 206

К оглавлению

206

Греческую армию возглавляют храбрейшие герои, уцелевшие за девять лет жестокой войны, на колесницах и пешие: Диомед, по-прежнему одетый в шкуру льва и размахивающий дубинкой размером с обычного человека; Большой Аякс, что возвышается над солдатами, как буйвол в овечьем стаде; Малый Аякс, предводитель профессиональных головорезов из Локра… На расстоянии полета камня от них – великий копьеборец Идоменей со своими прославленными критянами, а рядом, стоя в колеснице, выпрямился в полный рост могучий Мерион; сердцем он уже на поле жаркой брани, бьется бок о бок с побочным братом Большого Аякса, лихим лучником Тевкром.

На правом, ближайшем к морю ахейском фланге ряды солдат поворачивают головы, чтобы увидеть старейшего из аргивских командиров, хитроумного смирителя коней Нестора. Пилосец намеренно расположил свои дружины в стороне от прочих. На своей приметной колеснице, запряженной четверкой лошадей, и в этом огненно-красном шлеме, он должен или первым погибнуть, или раньше всех прорвать оборону бессмертных. Рядом на сияющих повозках – бесстрашные сыновья почтенного старца: друг Ахилла Антилох и его более высокий и красивый видом брат Фразимед.

Здесь же можно увидеть сотню других полководцев, а под их началом еще тысячи ратников, каждый из которых с гордостью носит как собственное имя, так и имя своего достойного отца, и собирается любой ценою еще сильнее прославить их, пусть ради этого придется навеки сойти в Царство Аида.

Справа от греческих фаланг беспорядочно рассыпались по берегу несколько тысяч зеков – зеленых и молчаливых, как и всегда. Таинственные существа приплыли по океанским волнам на своих баржах, фелюгах и хрупких парусных судах. Зачем здесь МЗЧ, ведомо только им самим, да еще, возможно, аватаре Просперо или неизвестному божеству Сетебосу. Ибо ни греки, ни троянцы, ни даже бессмертные боги не пытались заговорить с этими странными созданиями, безмолвно стоящими у края негромко плещущего прибоя.

Примерно в полумиле от них пылают в лучах марсианского заката распущенные паруса, и начищенные весла в уключинах ловят яркие блики золотого моря. Более сотни ахейских кораблей ощетинились острыми пиками, на палубах сияют щиты, пышут жаром тридцать тысяч боевых шлемов с желтыми, алыми, пурпурными, синими гребнями.

Меж крутыми боками судов рассекают позолоченные волны три черных перископа и заостренные плавники военных подлодок Пояса, управляемых моравеками.

Парой миль далее растянулась пехота моравеков – двадцать семь тысяч наземных воинов в черных доспехах, с лапами как у жуков, легкое и тяжелое вооружение в избытке. Артиллеристские батареи роквеков, силовые и баллистические, установлены аж в пятнадцати километрах от линии фронта, стволы направлены на Олимп и несметную армию бессмертных. В небесах надо всеми ратями людей и моравеков курсирует авиация из ста шестнадцати «боевых шершней»: некоторые специально настроены на полную невидимость, другие дерзко сохранили первоначальную черноту. В космосе, если верить словам прибывших с Пояса моравеков, кружат шестьдесят пять военных кораблей, причем орбита одних лишь на волосок шире марсианской атмосферы, другие же летают в миллионах миль от Фобоса и Деймоса. Предводитель моравеков Пояса только что доложил моравеку с Европы Манмуту, а тот перевел Ахиллесу и Гектору, о полной готовности всех видов бомб, снарядов, силовых полей и энергетических пушек на каждом из кораблей. На античных героев данный рапорт на произвел никакого впечатления.

Неподалеку от Пелеева сына, по правую руку от Одиссея и Атридов, но чуть в стороне видны Манмут, Орфу и Томас Хокенберри, доктор филологии, облаченный в форму троянского пехотинца. Нельзя не заметить, как захватывает его все происходящее, однако в то время, когда тысячи воинов благородного Ахилла недвижно замерли в ожидании приказа, схолиаст нервно переступает с ноги на ногу.

– Чего ты топчешься? Проблемы? – шепчет маленький робот по-английски.

– У меня какая-то дрянь в трусах ползает, – шипит Хокенберри в ответ.


И вот обе армии собраны. Последние силы – человеческие и бессмертные – подтянуты и приведены в боевой порядок. Воздух наполняет жуткая тишина. Лишь только волны медленно накатывают с шелестом на галечный пляж да марсианский бриз слабо посвистывает между скал, еле слышно проносятся по небу летучие колесницы, негромко гудят «шершни», кое-где всхрапывает конь или случайно бряцают бронзовые доспехи воина, слегка переменившего позу. Самый мощный и вездесущий звук создают десятки тысяч возбужденных людей, которые внезапно утратили умение ровно дышать.

Великан Зевс выступает вперед, его божественное тело с легкостью прорезает Эгиду, будто струи водопада.

Ахиллес шагает на ничейную землю и дерзко глядит в лицо отцу бессмертных.

– МОЖЕТ, СКАЖЕТЕ ЧТО-НИБУДЬ НАПОСЛЕДОК, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ИСТРЕБИТСЯ ВЕСЬ ВАШ РОД? – спрашивает бог будничным тоном, но столь громогласно, что слова достигают самых отдаленных концов поля брани, отчетливо раздаваясь даже на крутобоких ахейских судах.

Пелид выдерживает паузу, оборачивается на свои бесчисленные рати, устремляет взор на Олимп и несметные вражеские полчища, затем запрокидывает голову и снова глядит на исполина Кронида.

– Сдавайтесь без боя, – изрекает Ахиллес, – и мы пощадим ваших богинь. Лишние рабыни и наложницы нам не помешают.

64
Ардис-холл

Даэман проспал два дня и две ночи. Несколько раз он в полузабытьи позволял Аде накормить себя бульоном или Одиссею – побрить и выкупать изможденное тело, однако ни говорить, ни слушать сил у него не было. Метеоритный дождь возобновлялся и на следующий вечер, и потом еще раз, но рев и грохот в небесах не потревожили глубокого сна. Мужчина не пробудился, даже когда на поле, где учил Лаэртид, со скоростью в тысячи миль в час врезался небольшой космический обломок; на месте удара остался кратер пятидесяти футов в поперечнике и девяти футов глубиной, а уцелевшие северные окна особняка лишились последних стекол.

206